Жил человек по имени Снеколль по прозванию Хрюм. Он был сыном Офейга Мясистые Ляжки, сына Асмунда Бычья Сила, брата Рогнхильд, дочери Торкеля Лысого, второй жены конунга Ингъяльда Кривозубого. Он был женат на Асню Красавице, дочери Торбьерга, сына Скафти, сына Кетиля Покорителя Островов. Он был могущественный человек и владел многими землями. Но о нем не будет речи в нашей саге.

У Снеколля и Асню были сыновья - Атли, которого позже назвали Черная Рожа, Вигбьод Клюв, Греттир Ревун и Торвальд. Они жили вместе с отцом на острове Майн, каждый в своем хуторе.

Одним летом приплыли к хутору Вигбьода фоморы^* на трех кораблях. Вигбьод тогда как раз был дома. Он сидел в горнице и пил пиво. Вот заходит со двора его жена Тордис и говорит:

- Неплохо было бы тебе выйти и посмотреть, кто к нам приплыл.
На это он отвечал, что, мол, если кто-то хочет его видеть, пусть идет в дом, а он будет пить свое пиво. Тордис говорит:
- Сдается мне, что пиво тебе дороже всего на свете, потому что ты не можешь с ним расстаться, хотя скоро лишишься не только пива, но и всего, что имеешь.
Он ответил, что, мол, поживем - увидим, однако встал и вышел во двор. Он был очень сердит. Вот он посмотрел на берег и видит, что его люди бегут к хутору, а фоморы гонятся за ними и многих уже убили. Тут он велит своим работникам Торду и Хьяллю выкатывать из сарая пушку, а своего воспитанника Тьяцци посылает запереть ворота. Торд и Хьялль выкатили пушку и стали стрелять по кораблям. Однако оба стреляли очень плохо, и ни один снаряд не попал в цель. Глядя на их стрельбу, Тордис сказала:
- Сдается мне, что кое-кто здесь даром ест свой хлеб.
У фоморов на одном корабле была ракетная установка. Когда Торд и Хьялль начали стрелять, они навели ее на хутор и пустили ракету. Вигбьод и Тьяцци в это время зашли в дом. Они вытаскивали пулемет. Тордис увидела след ракеты и закричала Вигбьоду, что-бы он выходил, и поскорее. Тот ответил, что, мол, если ей что-то нужно, пусть сама зайдет в дом, а ему недосуг. Тут ракета попала в дом. Дом загорелся и сгорел дотла. Вигбьод и Тьяцци сгорели тоже, а с ними еще три человека. Фоморы захватили усадьбу и всех, кто не сбежал, взяли в плен. Однако Торд и Хьялль спрятались под амбаром и, пока фоморы грабили усадьбу, выбрались за ограду и помчались на хутор Атли. По дороге им встретились пастухи, и они взяли у них велосипеды. Так что добрались они быстро.
Атли был дома. Он перекладывал патроны в сундуках. Его брат Греттир тоже был там и пил пиво. Вот входят Вигбьодовы работники в дом, и Хьялль говорит:
- Ты, Атли, верно, провидец, если взялся за патроны. Скоро они тебе понадобятся, и в большом числе.
Тут они рассказывают о том, что случилось на хуторе Вигбьода, и всячески превозносят свою доблесть и расписывают свирепость фоморов. Атли очень рассердился. Он собирает своих людей и велит им вооружаться. Вот они садятся в грузовик и едут к хутору Вигбьода, и Греттир с ними. У всех у них автоматы, а на головах каски. У Атли еще был красный бронежилет. Он опоясался пулеметными лентами, а в руках держал гранатомет. Вид у него был грозный. Вот едут они, а Хьялль показывает дорогу. Фоморы издалека увидели грузовик, но не могли пустить в него ракету, так как корабли стояли внизу, и между ними и дорогой находился хутор. Тогда они поворачивают пушку Вигбьода и начинают стрелять. Атли говорит:
- Знакомы мне эти звуки. Это, верно, пушка Вигбьода. Лучше бы нам слезть с машины и идти врассыпную.
Вот они слезают с грузовика и бегут к хутору. Едва они слезли, в грузовик попал снаряд, и он загорелся. Хьялль посмотрел на горящий грузовик и сказал:
- Велика твоя удача, Атли. Хорошо бы, чтобы она и дальше была такой. Фоморы свирепы.

Тут они добежали до ограды и стали прыгать во двор. У фоморов не осталось патронов, потому что они истратили их, когда забивали скотину Вигбьода. Они бросили и мясо, и пушку и пустились бежать, уводя пленных. Атли увидел, что они уводят Тордис, и стал подбадривать своих людей. Он сулит им золотые горы, только бы они догнали фоморов и отбили пленных. Люди у Атли были, как на подбор, храбрые и неустрашимые. Вот гонятся они за фоморами вниз по склону и стреляют в них, а те бегут к кораблям и бросают за собой дымовые шашки. Тут поднялся такой дым, что нельзя было ничего рассмотреть. Люди Атли остановились, а он сам бросается вперед и стреляет из гранатомета по фоморам. Но из-за дыма он не попал. Он выбегает на берег и видит, что фоморы уже отплывают. Тут он скидывает бронежилет и бросается вплавь за кораблями. Он вцепился в борт одного из них прямо под гнездом зенитного пулемета. Фомор, сидевший за пулеметом, высунулся из-за щитка поглядеть, кто это так плещется. У Атли был тесак. Вот он достает его и рубит фомора по голове. Тесак соскользнул по шлему фомора и отрубил ему ухо. Фомор закричал. Тут второй фомор, который сидел за пулеметом, и которого Атли сначала не заметил, схватил огнетушитель и что есть силы ударил Атли в лицо, так, что тот взлетел в воздух и упал в воду уже около берега. От этого удара у него выпали все зубы спереди.
Тем временем Греттир всячески поносил людей Атли за трусость и велел идти с ним на берег выручать Атли. Вот вышли они на берег и видят, как Атли летит по воздуху и падает в воду. Некоторые из них бросились в воду и вытащили Атли, а другие стреляли по фоморам из автоматов, и Греттир с ними. Когда Атли пришел в себя, Греттир сказал такую вису:

Сигурд схватки¹ смело
Стиснул скалы весел².
Сеть речей³ - как видно -
Снес врагу достатка⁴.
Сам же стражу клети -
Славы будет мало -
Языка⁵ оставил -
В этом - волку смерти
Стада древ⁶ - полете.

На это Атли сказал другую вису:

- Смерть сорочки Серли
Скакуна стремнины⁷
Не нужна - как видно -
Клену качки касок⁸.
Огнь опоры шлема⁹ -
Славы будет много -
Рагнар распри¹⁰ рушит -
В этом - дубу драки¹¹
На чело - полете.

После этого случая лицо у Атли почернело, поэтому его стали звать Атли Черная Рожа. Называли его также Атли Птица - за то, что он летел по воздуху, и Атли Утопленник - потому, что, когда его вытащили, его пришлось долго откачивать. Вскоре он погиб в бою с англами, но об этом не будет речи в нашей саге.
Здесь кончается сага об Атли, сыне Снеколля.

___________________________________________________________

...Путь на юг великий князь Николай VIII вспоминал как кошмарный сон. Колонна продиралась по развороченным дорогам, бросая опустевшие бензовозы, хоронясь в заброшенных заводских корпусах от финских "хиликоптеров". Последний танк пришлось сжечь под Белгородом - дизель окончательно рассыпался. Ближний стольник Никифор нанял за два целковых прохожего мужика бросить в люк гранату - башня и сам мужик взлетели выше трубы соседней котельной. В пустынном, как запущенное кладбище, Харькове царский обоз нагнали уцелевшие в московских боях бояре. Их сизые от щетины морды, обмотанные окровавленными тряпками, надоели государю к концу пути хуже голландской консервированной редьки.

В Полтаве градоначальник Мазепа сначала испугался нашествия москалей, но потом, быстро смекнув, куда дует ветер, за пол-КамАЗа серебра сообщил интересные вещи. Оказалось, что гетман Подхмельницкий из Киева уехал в Запорожье, куда собирались "лыцари" со всей Украйны - гетман затевал шестнадцатый поход на Крым. Пятнадцать его предшественников остались лежать вместе с войсками в степи под Перекополисом, перемолотые 305-миллиметровыми снарядами киммерийской крепостной артиллерии. Гетман божился, что, если Крым не сдастся на этот раз, он сделает его островом - "нехай тоди Кiммерiйска Конхведерацiя помiрае з голоду!"

Великий князь сразу ожил. Он поднял обоз, не дав людям даже поесть. Градоначальник Мазепа еще за пол-КамАЗа денег выделил три сотни гайдамаков из личной охраны, их в три слоя нагрузили на машины, и государь бросился в Киев, не жалея колес и людей. Столица Украины поняла, что власть сменилась, только тогда, когда на всех въездах в город появились наспех намалеванные огромные щиты с надписью: "Добро пожаловать в Киев - мать городов русских!", Причем на некоторых щитах слово "городов" по торопливости было пропущено....

Теперь же царь, государь и великий князь, всея Великия, и Белыя, и особенно Малыя, и прочая самодержец привычно возлежал на диване и, потягивая "Amaretto", наблюдал из окна, как рабочие приклепывают бронзовому Богдану Хмельницкому окладистую бороду и обтачивают гетманскую булаву под скипетр с двуглавым орлом...

...Из опоясывающих Шипку траншей поднимались столбики дыма и пронзительные вопли муэдзинов. Османские стрелки отставляли набитые марихуаной кальяны и шли на молитву. Легат Гугуцэ Траянэску опустил бинокль и задумчиво почесал затылок под высокой белой шапкой. "Без поддержки не прорваться," - подумал он.

- Латинцы подошли? - спросил он переминавшегося за спиной центуриона.
- С минуты на минуту будут, господарь! - откликнулся тот.
В долине послышался лязг, топот, скрежет. На вершину, дребезжа надетой поверх черного комбинезона лорикой, вскарабкался проконсул Марк Ульпий Марчеллини. Он стащил с головы танковый шлем с высоким пурпурным гребнем и вытер взмокший лоб.
- Бонджорно, синьори! - отдуваясь, произнес он и достал бинокль. Легат Траянэску, скользя ко камням надетыми поверх золоченых калиг постолами, отступил, освобождая место, и указал рукой на позиции османов. Марк Ульпий долго водил биноклем, всматривался.

- Porka Junona! - сказал он, наконец. - Эти farabutti^* здорово окопались.

- Сейчас у них намаз, - Гугуцэ одернул надетый поверх меховой кацавейки пурпурный плащ. - Можно рискнуть...

- Букцинарий¹, ко мне! - рявкнул проконсул. Он вырвал у подбежавшего солдата мегафон и заорал вниз:

- Ала², по декуриям³ в тестуду⁴ стройсь! Декурионы⁵ - на правый фланг! Аквилифер⁶, вперед!.. Avanti, camarada!^**

Из ущелья, дымя солярным выхлопом, выполз бронетранспортер с привинченным к люку бронзовым орлом. Следом плотной колонной двинулись запряженные четверками волов легкие танки "FIAT". Декурионы, блестя касками, высовывались из командирских люков правофланговых машин, салютуя проконсулу. Танки, гремя железом, скрипя дышлами, поползли в гору, изредка постреливая поверх рогов из пушек. Из долины, отстав на уставные пятнадцать шагов от замыкающих машин, сомкнутым строем поднимались когорты VIII Дакийского легиона. Бренчали скутумы⁷, колыхался над овчинными шапками лес пилумов⁸, надрывно свистели в задних рядах свирели...

- Хорошо пошли! - сказал легат Траянэску, поудобнее устраиваясь с биноклем за камнями...

- Донг-дон-дилиндон!.. - заливались колокола. Ясное сверкающее солнце стояло как раз между никелированными шпилями Кентерберрийского собора. Майский полдень был сияющ и светел.
- Донг-дон-дилиндон!.. - казалось, звенит листва старых вязов, осеняющих своими кронами Elm street. Шон О`Райли сощурился на солнце, перекрестился и старательно приладил метелку омелы в кольцо слева от двери.
- Донг-дон!.. - доносилось от собора.

- Динь-динь-динь!.. - тонко вплеталось в гул больших колоколов. Из-за поворота, с Connor street, показалась голова праздничной процессии. Шестнадцать мальчиков в белых стихарях, расшитых золотыми клеверными листочками, звоня в колокольчики, двигались по середине улицы. За ними под белоснежным балдахином шествовал сам архиепископ Кентерберрийский, Дублинский и Обеих Ирландий. Следом несли на шесте огромную метелку омелы - О`Райли читал в газетах, что по всей Старой Ирландии три месяца искали самую большую омелу. За омелой густо валили священники, архидиаконы, друиды и отшельники, блистая разнообразием одеяний или полным отсутствием оных. Над толпой раскачивались великолепные старинные фигуры Святого Патрика, Святого Ку-Кулайна, поражающего пса, и, наконец, Господа Луга - все тонкой древней работы, литое из пластика.

- In nomine Patricus, et Cu-Culainus, et Deus Lugus!.. - тянул медовыми голосами хор.

Шествие приближалось. Сзади напирала толпа мирян, возглавляемая мэром Кентерберри. Шон опустился на колени, часто крестясь. Мимо прозвякали колокольчики, проплыл белый балдахин...
- Динь-динь-динь!.. - доносилось издали.
- Донг-дон-дилиндон!.. - пели вслед процессии колокола. Последние миряне - хромые, слепые, увечные - бренча костылями и каталками, скрылись за вязами.
- Донг-дон-дилин... - Бу-у-ум! - врезалось в праздничный перезвон.
- А-а-а! - донесся многоголосый вой.
- Трах! Трах-тах-тах! Та-та-та-та-та! - загремело за поворотом, там, где скрылась процессия.

"ИРА!¹ - с ужасом подумал О`Райли. - Совсем террористы озверели. Ничего святого не осталось у сволочей!" Он, не вставая с колен, плюхнулся животом на ступени и быстро сполз на газон под вязами. "И ведь ни дождя, ни тумана. Среди бела дня нападают!" - думал Шон, устраиваясь за деревом поудобнее.

Из-за поворота, визжа, стремглав выбежали несколько хромых и, теряя костыли, юркнули в переулок. Следом вылетел большой черный кэб, над которым развевался "Юнион Джек". Кэбмен в длинном макинтоше нахлестывал лошадь, а двое седоков, высунувшись по сторонам экипажа, бойко палили назад из автоматов. Вплотную за кэбом неслась стайка велосипедистов - тоже в длинных черных макинтошах и малюсеньких шляпах-котелках. На багажнике каждого велосипеда озорно трепыхался маленький британский флажок. За ними, отстав на полквартала, громыхала бронзовыми колесами по брусчатке тяжелая полицейская колесница. Возница безжизненно висел через борт, заливая своей кровью "рыбий скелет"². Сержант - судя по серебряному торквесу³ на шее - пытался и править лошадьми, и стрелять вслед террористам, но получалось у него плохо.

"Уйдут! - подумал Шон безнадежно. - Опять уйдут! Они всегда уходят... Всегда?.. А вот поглядим!" - и он бросился из-за дерева наперерез велосипедистам. Крайний террорист вильнул в сторону, едва не увернулся от О`Райли, но переднее колесо заскользило по чугунной крышке канализационного люка, и он, задребезжав велосипедом, покатился по мостовой. Шон прыгнул на него, не давая подняться. Сзади накатывался гулкий топот коней, лязг бронзовых колес.
- Держи его, сынок! Я иду! - заорал сержант.
Террорист, силясь вывернуться, ерзал под Шоном, обратив к нему размалеванное сине-бело-красным лицо - только побелевшие глаза и оскаленные зубы выделялись на фоне "Юнион Джека". Сержант, бренча наручниками, хватал англичанина за руку.
- А-а, суки ирландские! - выдохнул тот и потянулся свободной рукой ко рту.

- Ты что?.. - начал сержант, но террорист уже рванул зубами чеку "лимонки".

- Что, взяли? - злорадно спросил он, разжимая ладонь...

Хан Аспарух Димитров взъехал на курган, окинул взором холмистое предгорье и привычно перекрестился на видневшуюся вдалеке мечеть. Снизу по склону шибко подскакал на запыленной лошади раис Батбай Вазов и, торопливо перекрестившись на ту же мечеть, пал с коня на четвереньки:
- О, великий эльтебер! Они подходят.
Вдали над разбитым шоссе Ростов-Армавир клубилось облако пыли, поднятое повозками хохлов.
- В набег или на ярмарку? - вслух подумал хан...

...Сизый кизячный дым медленно поднимался к потолку, свиваясь кольцами, вытягиваясь прядями, тихо выскальзывал в отверстие в крыше юрты. Хан Аспарух Димитров деловито наполнил четыре круглые костяные чаши бренди из пузатой бутылки.
- Ну, будем здоровы! - сказал он, поднимая свою чашу.
- Будэмо, будэмо! - откликнулся гетман Богдан-Титомир Подхмельницкий.
- Бисмилла рахмана рахим... - пробормотал сеид-мулла Кубрат Стойчков и важно перекрестил напиток.
Гетман взял по чаше в каждую руку и лихо выплеснул "Слънчев бряг" в обе глотки.
- А-а-ах! - довольно крякнул Богдан.
- Кхе-кхе, ну и пакость! - закашлялся Титомир. - И как вы это пьете?..
- Так что за дело у почтенного гетмана к бедному эльтеберу Кабардинской Булгарии? - пропустив мимо ушей риторический вопрос, спросил Аспарух.
- Дело у нас такое... - начал Титомир.
- Погано дiло, эльтебер. Вбили нас... - сходу выложил Богдан, перебивая брата.
Сеид-мулла Стойчков выпростал из-под чалмы ухо, придвинулся поближе и приготовился слушать, тихо пощелкивая гагатовыми четками. Язычки пламени, пробегавшие по кизячным лепешкам, отражались в массивном наперсном кресте и внимательных черных глазах сеид-муллы...

- ...Тiльки побачь, Кiммерiйска Конхведерацiя з пiвдня, москали з пiвнiчьчя - що тут зробишь?.. - Богдан печально сморкнулся в шелковый шлык папахи.
- Вот мы к тебе и подались. Выручай! А то наши хохлы совсем раскисли. Все шаровары слезами промочили...
- Цить, хорватьска харя! Ще не вмерла Украiна! - зарычал Богдан.
- Не хорватская, а сербская! - обиделся Титомир. - Я к этим латинянам - хорватам отношения не имею. А что Украина не вмерла - тебе виднее, ты ж у нас щирый хохол!
- Н-н-да, дела-а... - протянул хан Аспарух, разливая остатки "Слънчева бряга" в оправленные серебром черепа своих предшественников. - Говорил же вам - не суйтесь в Крым! И артиллерия, и минные поля, и вал... Только дурак полезет через Перешеек...

Дверной полог откинулся, и раис Батбай Вазов, высоко задирая ноги, чтобы не задеть за порог - это считалось дурной приметой - вошел в юрту. Он быстро перекрестился на шамаил^*, висящий над входом, упал на колени и мягко утопил лоб в пушистом ковре:

- О, великий эльтебер! Караван пришел. Ханьцы просят принять их...

...Хан Аспарух Димитров, солидно выпятив перехваченный золотым поясом живот, сидел на подаренном гетманом белоснежном восьминогом полесском жеребце. Позади толпилась свита, сидели на подушках жены. Хохлы, возглавляемые двухголовым гетманом, сбились в кучу в сторонке. Из-за спин чубатых "лыцарей" осторожно выглядывал долговязый бородатый немец в стальной каске и с "Железным Крестом" в петлице выцветшего бархатного камзола. Он поминутно доставал из кармана тирольских штанов блокнот и что-то быстро писал в нем, громко скрипя фломастером по пергаменту. Из-за юрт выбегали эльтеберовы нукеры, волоча дребезжащие мешки со стрелянными гильзами, приготовленными для обмена на патроны.

Ханьские купцы степенно приблизились к эльтеберу, вежливо поклонились, и старший что-то бойко зачирикал на своем языке. Стоявший слева от него ханец, почтительно прикрывая рот ладонями, переводил:

- Сын Неба, владыка Поднебесной, товарищ Император Сяо, повелитель Китайской Народной Империи - чье царствование да продлится тысячу лет! - послал нас, своих ничтожных слуг с торговым караваном в Западные Страны. Он пожаловал тебе, о могучий Бо-Ляо-ван, скромные подарки...

Проворные ханьцы тем временем потрошили тюки и коробки, раздавали: эльтеберу - автомат Калашникова с лакированным прикладом, обвитым тонкой резьбы драконом и сплошь покрытым иероглифами, женам - зеленые и лиловые пуховики, вельможам - коробки патронов с золочеными и серебреными пулями. Кое-что перепало и гетману - быстро сориентировавшись, ханьский караван-баши преподнес "отважному Хэ-Хо-шаньюю" коробку памперсов белого шелка - ручной работы, с вышитым изображением Великого Юя, победителя наводнений. Прочим хохлам досталось по паре термосов и по бутылке рисовой водки.

...Поздно вечером упившиеся ханжой и кумысом малороссы учинили безобразную драку с ханьцами и заезжими варяжскими купцами...

ЧУДОВИЩНЫЕ УБИЙСТВА ПРОДОЛЖАЮТСЯ!